Отмечаю тревожный сигнал, когда жизнерадостная вчера семиклассница утром отказывается вставать, одежда лежит в углу, а глаза будто смотрят сквозь туман. Гулкая тишина внутри ребёнка напоминает эхо в пустом соборе. Я начинаю оценку состояния по шкале CDI-2, беседую, выслушиваю историю дня без прерываний, фиксирую частоту соматических жалоб, уровень анергии, тягу к изоляции, показатели алекситимии.
Содержание:
Сигналы бедствия
Снижение успеваемости, обрывочные фразы, раннее пробуждение с чувством безысходности, самоповреждения на предплечьях — все штрихи складываются в клинический рисунок. Родителю бывает трудно отличить депрессию от пубертатного «шторма». Осматриваю вегетативную сферу: дерматографизм, холодные кисти, тахикардия при минимальной нагрузке. Добавляю опросник HADS-M, чтобы исключить тревожное ядро. Обязательно сверяюсь с педиатром: инфекционные и эндокринные факторы иногда маскируют психическое нарушение.
Разбираю с девочкой понятие «анхедония»: объясняю, как мозг перестаёт выделять дофамин при прежних стимулах. Привожу метафору «сломанных качелей»: толчок есть, а радость не раскачивается. При согласии ребёнка подключаю простой актометр — браслет, который отслеживает двигательное угасание, тем самым подтверждая внутреннюю картину.
Мой метод
Стартую с контракта: «Мы команда, я не командир». Договариваться помогает техника совместного выбора: она определяет цвет обложки дневника настроения, я — интервалы заполнения. Принимаю принцип «микрошагов»: одна цель на день, объективно измеримая, без оценочных слов. Для реставрации циркадного ритма используют светотерапию 10 000 люкс в утренние часы, пресекаю десинхроноз, когда отход ко сну смещён за полночь.
Рацион перестраиваю в сторону триптофанового окна: творог на ужин, индейка в обед, банан как перекус. Объясняю, что предшественник серотонина похож на строительный кирпич, который тело кладёт в фундамент настроения. Дефицит витамина D компенсируем после анализа 25(OH)D. Физическую активность выставляю через «аэробные островки»: пятнадцать минут скакалки, десять минут прогулки, восемь асан «Сурья-намаскара». Время гаджетов сокращаю по принципу «цифрового поста» — минимум один час до сна без экрана, чтобы мелатонин успевал подняться.
Дополняю программу «кататимно-имагинативной психотерапией»: девочка закрывает глаза, воображает безопасный луг, описывает запах тимьяна. Такой образ запускает механизм афферентной релаксации, снижая кортизол. При глубокой апатии применяю поведенческую активацию: расписание действий, где каждая строчка подкрепляется символической наградой — наклейкой, новой мелодией.
Семейная навигация
Прошу родителей убрать оценку «ленится» из лексикона. Вместо неё вводим наблюдательную позицию: «Я вижу, тебе тяжело». Создаём «панель спокойствия» — лист А3 на холодильнике, куда клеим способы самопомощи: дыхание 4-7-8, запись мыслей в Bullet Journal, стакан тёплой воды с мелиссой. Раз в неделю вся семья устраивает «вечер без масок»: каждый делится переживаниями без комментариев других.
Давление учёбы смягчаю через переговоры со школой: индивидуальный график сдачи контрольных, место у окна, свободный доступ к психологу. Подключаю наставницу по творчеству — студентку худграфа, способную провести арт-сессию без критики. Социальная поддержка сверстников усиливается через кружок волонтёров: совместный уход за приютом придаёт ощущение нужности.
При отсутствии отклика за четыре недели вывожу семью к психиатру. Подбирать антидепрессант — зона врача, но я остаюсь навигатором: объясняю феномен старта — «первое ощущение, будто мотор завёлся, но газ ещё не поступил». Предупреждаю о транзиторном усилении суицидальных мыслей, прошу держать прямой контакт и ежедневную шкалу «от 1 до 10» для уровня отчаяния.
Тепло живой музыки, запах свежих блинчиков, возможность порвать ненужную тетрадь и уложить клочки в коробку — эти простые ритуалы возвращают ощущение контроля. Путь длится месяцами, иногда год. В конце — появление первой искренней улыбки, когда глаза снова блестят, словно фонтан из хрустальных капель. Для меня — лучший индикатор победы.
